Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вас требует верховная жрица.
Друзья переглянулись.
— Интересно, что ей нужно, — пробормотал Никита недоуменно.
— Может быть, этим вызовом объясняется отсутствие в этой комнате второй кровати.
— Не очень-то рассчитывай. — Никита натянул свой голубой комбинезон и вышел за служанкой.
Тааль ждала его в своей спальне, почти ничем не отличавшейся от комнаты отдыха, в которую поместили гостей-заложников. Разве что драпировок, ковров и подушек в ней было больше, да кровать гораздо шире, да удивительно тонкой работы бронзовые зеркала с подставками в виде различных зверей.
Жрица и раньше носила весьма условный женский наряд, а теперь и вовсе предстала перед потрясенным танцором во всей красоте обнаженного женского тела, безупречного во всех линиях и изгибах. Кисейно-прозрачную накидку можно было в расчет не брать. Волосы Тааль ниспадали водопадом по плечам, сломав сложнейшую прическу знатной дамы, и лишь одна деталь ее наряда не изменилась: золотая маска.
— Ты получил все, что хотел, Посланник, — раздался ее низкий, гортанный голос. — Теперь моя очередь. Сними свою кольчугу, она тебе не понадобится до утра.
Кровь бросилась в лицо Никиты. Раскрепощенное дитя своего времени, он не был ханжой и понимал свободу отношений между мужчиной и женщиной так же, как и его современники и сверстники, но и воспитан он все же был хотя и в театральной среде, но не без романтики и веры в чистоту и святость. К тому же урок Гиибели не пропал даром: ему дали звонкую пощечину, и звук ее до сих пор стоял — не в ушах — в сердце. Но главным обстоятельством, сквозь призму которого он пытался смотреть на события вокруг, была Ксения. И все же… и все же он не мог просто сказать «нет» и уйти. Простота отношений полов в этом мире была подготовлена тысячелетием морального раскрепощения, основанием которому служила этика жестокого патриархата, и отказ мужчины высокородной даме, да еще жрице, воспринимался здесь как смертельное оскорбление. Отказ этот следовало готовить исподволь, с одновременной попыткой объяснить положение.
— У нас разные системы восприятия, — хрипло сказал Никита, невольно раздевая глазами женщину… хотя что тут было раздевать? — И разные системы ответственности.
Тааль склонила голову к плечу:
— Да, ты тоже колдун, как и твой слуга: я слышу два голоса.
— Он не слуга — он мой друг. Можешь называть его оруженосцем или лучше Наблюдателем.
— Поясни, что ты имел в виду — насчет систем ответственности. Впрочем, не надо, ты слишком много говоришь, Посланник. Раздевайся, пока я не приказала тебя раздеть.
— Вряд ли это удастся, если я не захочу.
— А ты не хочешь? — В голосе женщины одновременно прозвучали ирония, удивление и гнев.
— Не могу, — коротко ответил Никита. — У меня есть девушка… я люблю ее. А по нашим земным понятиям, то, что может между нами произойти, — предательство по отношению к ней.
— Ты лжешь, Посланник! — Не голос — лед. — Я кое-что знаю о морали землян, иначе не была бы Наблюдателем. Земной мужчина может любить двоих и троих, много. Ты смеешься надо мной? Или причиной отказа служит маска? — Тааль вдруг щелкнула застежкой и сорвала маску с лица. На Сухова глянуло странное, прекрасное и одновременно страшное лицо: одна половина его, белая, чистая, идеально красивая, напоминала маску — мраморную, безжизненную, с застывшим глазом, а вторая была багрово-синей, сведенной судорогой, с пылающим черным глазом, полным гнева и тоски, презрения и ярости.
Сухов невольно отшатнулся.
Тааль засмеялась сквозь рыдание, но тут же взяла себя в руки, захлопнула маску, сказала с презрением:
— Я так и знала: ты такой же, как и все. Иди. Завтра вы умрете… если не поможет Ягуар. Ты не Посланник, ты его бледная тень.
Никита вспыхнул, хотел ответить резкостью, потом решил извиниться, утешить женщину, попытаться сказать что-то в свое оправдание, но все слова были бы лишними сейчас, и он промолчал, повернувшись, чтобы уйти.
— Подожди, — повелительно окликнула его жрица. — Возьми для своей девушки… если она существует. Это муиски.
Никита подошел к Тааль на ставших ватными ногах, принял из ее руки красивую, изумительно тонкой работы золотую заколку в виде крокодильчика с четырьмя глазами-изумрудами. Рука женщины дрогнула, Сухов почувствовал ее порыв, и страсть, и сердцебиение, однако поцеловал руку.
— Вы очень красивая, Тааль!
— Я знаю, — снова рассмеялась жрица с горечью и гневом. — Но ты отказал мне!
— Я отказал себе! И когда-нибудь я вернусь, чтобы вылечить тебя. Артхурон, то есть заклятие и наговор, снимается, кто бы его ни сотворил.
— Только не заклятие Семерых!
Никита вздрогнул.
— Так заклятие… сотворила… Семерка магов?! За что?!
Тааль отступила в глубину комнаты, сделала отталкивающий жест.
— Мой первый муж — Вуккуб, я ему помогала во всем. А теперь уходи!
Никита постоял немного, плохо соображая, что к чему, помотал головой, упрямо набычился.
— Тогда я приду с другой Семеркой. Жди.
Он, как слепой, повернулся и вышел в коридор, где его поддержала рука служанки. Он не помнил, как дошел до своей спальни, которую в тревоге мерил шагами Такэда. Не отвечая на вопросительно-озабоченные взгляды, Сухов разделся и лег, даже не глянув на эрцхаор, тускло мерцавший вишневым огнем. В голове царил сумбур, мысли разбежались, а из чувств преобладали безмерное удивление и растерянность. Лишь через минуту до Никиты дошло, что Толя трясет его за плечо и что-то спрашивает. Тогда он выслушал вопрос и убил Такэду одной фразой:
— Она — бывшая жена Вуккуба!
Никита спал уже вторые сутки после боя с индейскими профессионалами мбоа — мастерами единоборства — и бегства в темпорал.
Уснул он мгновенно, как только они вывалились из кокона станции хроносдвига в новом мире и нашли пристанище. Сначала лицо его было измученным и бледным, к тому же бородка и усы старили танцора, прибавляя ему лет двадцать. Но потом, сутки спустя, лицо Сухова разгладилось, успокоилось, порозовело, сны перестали отражаться на нем, как облака на водной глади, и Такэда, не отходивший от временной постели друга почти ни на минуту, позволил себе расслабиться.
Поразмыслив, он сделал вывод: и на этот раз кто-то помог им спастись. Бой был дик и непредсказуем, но они не получили ни одной царапины! Разве что дошли до той степени изнеможения, когда организм начинает расходовать биоэнергетику, сжигая себя. Правда, именно этот режим, имеющий в спортивной медицине название «красный коридор», и помог им выжить. «Коридор» включил резерв сверхмобилизации Сухова, а тот, в свою очередь, родовую память и Весть. И все сразу изменилось.